"Меня отобрали в 8-й отдельный штурмовой инженерно-сапёрный батальон 2-й штурмовой инженерно-сапёрной бригады, которая входила в состав 3-й армии генерала Горбатова.
      Но до штаба бригады ещё нужно было дойти, и, пока мы с офицером шли в расположение части, стемнело. Решили заночевать: выбрали немецкий блиндаж. Расположились, задремали. А среди ночи немцы неожиданно начали обстрел, и нас накрыло прямым попаданием. Очевидно, все их окопы и блиндажи были пристреляны.
      Я даже не успел проснуться толком, как потерял сознание. Пришёл в себя, лежу примёрзшим телогрейкой к земле. Меня сначала посчитали погибшим, но, когда стал шевелиться, положили к раненым. Оказались сломаны рёбра и помята грудная клетка.
      Отправили в тыл, километрах в двадцати от фронта. Прикомандировали в роту собак-миноискателей. Отхаживала меня одна сердобольная женщина. Отлеживался у неё на печке, пил какие-то настои, отвары. Постепенно встал на ноги, и начались служебные будни сапёра.

      Сопровождали мы обоз с минами. Вдруг в конопляном поле заметили немецкий пулемётный расчёт. Один фриц стоит и потягивается на солнышке, другой рядышком сидит на бруствере.
      Я залёг, прицелился и из автомата дал очередь. Тот, который стоял, упал, а напарник его скорее бежать в лес. Я вдогонку стал стрелять, но вряд ли попал.
      Подошли мы ближе с младшим лейтенантом Кузнецовым - старшим обоза, смотрим, фриц живой. Поднимается на колено, бок в крови, лицо зелёное и говорит нам: "Я - русский. Из Новосибирска. Живу на улице Китайской". Номер дома называет. Странное чувство. Вроде свой, русак, а сам в немецкой форме, за пулемётом.
      Кузнецов говорит мне: "Добей его!" А я чувствую, что не могу вот так в упор стрелять в человека. Тогда лейтенант достал пистолет и со словами: "Именем Союза Советских Социалистических Республик" всадил ему две пули в голову.