Коммунизм - Знамя всех свобод.
Ураганом вскипел Народ.
На империю встали В ряд
И крестьянин И пролетариат.
Там, в России, Дворянский бич
Был наш строгий отец Ильич.
А на Востоке Здесь
26 Их было, 26.
ТОПОРОМ ПО СЕРДЦУ ПОЭТА
Вот и до Сергея Есенина добрались приватизаторы. Спросите: а что можно урвать у «последнего поэта деревни», не оставившего ни коттеджей, ни фабрик, ни долларов? Однако - урвали. Отхватили, бесстыжие, кусок сердца поэта. Отшматовали грубо, топором. А израненное сердце, кровоточащее и дымящееся, бросили, как разбойники, на дороге.
Так браконьеры, пристрелив красавца лебедя и сожрав его, забывают и о лесе, и об озере, и о прочих красотах природы. Урчание в желудке от съеденной свежатины - это все, что они ищут в общении с природой. Вот и приватизаторы по-браконьерски расправились с сердцем поэта, вырвав из него лишь ту часть, где жила любовь к природе. А ведь природе была отдана лишь половина сердца поэта. Вторая же половина - революции!
Вот почему приватизаторы так ретиво помчались в Константиново и на открытие памятника в Москве. Им надо было своими откормленными физиономиями заслонить от людей ту, вторую половину. И, как и положено ретивым начальникам, они всем нам предписали: любить Есенина только как певца страны «березового ситца».
Расчет хитрый. О березках еще долго можно будет декламировать, их у нас много. Уж и вырубают их под коттеджи и гаражи, уж и горят они, белоснежные, (на лесников-то у правительства денег нет), уж и травят их промышленными ядами... А березки все растут, все еще пытаются что-то там лепетать «березовым веселым языком». А раз так, решили приватизаторы, то заставим Есенина агитировать за «Наш дом». Мол, смотрите, избиратели: мы хорошие, мы так же, как и ваш любимый Есенин, обожаем природу, могём даже пару-другую строк о березах продекламировать.
Нам могут возразить: а что это вы иронизируете, разве вам не нравится лирика поэта о природе?
О нет! Было бы странно оспаривать тот факт, что в поэзии о природе равных Есенину нет!
- Выткался на озере алый свет зари...
- Клен ты мой опавший, клен заледенелый...
- Отговорила роща золотая березовым веселым языком...
- Сыплет черемуха снегом...
Да у кого сердце, хоть на мгновение, не зазвучит в унисон с этой великой любовью!
Но скажите, зачем же по сердцу поэта - топором? Зачем народу втемяшивается полуправда, а значит - ложь о великом поэте? Надеются на то, что замордованному, голодному люду нынче вообще не до поэзии? Что никто не снимет с полки, а тем более не возьмет в библиотеке хотя бы томик его стихов? Что ж, проделаем эту работу мы. И покажем читателям, какую подлянку учинили над Есениным приватизаторы.
Сергей Есенин:
МАТЬ МОЯ - РОДИНА!
Я - БОЛЬШЕВИК!Вот что отброшено палачами культуры. А как же! Они боятся большевика Есенина, может быть, еще больше, чем живых коммунистов. Эти-то, в большинстве своем, люди пожилые, на них и снарядов-то жалко. Так, разве что голодом поморить, а для особо живучих есть ведь и дубинки. А Есенин уже вошел в бессмертие! Весь мир признает его великим поэтом. Ну как его выкинешь из истории? Остается одно - оболгать. А почему бы и нет, когда в руках у них телевидение.
Ну вспомните, как на телеэкранах выглядел Есенинский праздник в Константинове: это же сплошное позорище. Сытые, лоснящиеся, с пустыми глазами,- физиономии Чубайса, Филатова. Услужливые телекамеры, автоматически поворачивающиеся в сторону начальства. И парочка есенинских строк о природе - из уст самого начальства...
Правдист Виктор Кожемяко, земляк Есенина, написавший о нем к юбилею прекрасные статьи, - возмутился: дескать, что же это такое, неужели у телевидения не хватило денег, чтобы показать ВЕСЬ чудесный праздник? Ведь люди съехались из разных концов России, заполнили всю округу, все откосы Оки. Звучали стихи, песни, водили хороводы.
О, Виктор Кожемяко, конечно же, знает, что дело не в деньгах. Дело в политике. В подлой политике. Ну кто бы разрешил телевидению показать ВЕСЬ праздник. Ведь, по рассказу самого Кожемяко, в самом начале праздника хозяева и гости почтили память жертв 3 октября 1993 года! После чего Станислав Куняев прочитал есенинское «1 мая». А там, между прочим, есть и такие слова:
И, первый мой бокал вздымая,
Одним кивком
Я выпил в этот праздник мая
За Совнарком.
Да уж, хоть наши приватизаторы и темны по части истории, но о том, кто был Предсовнаркома, наверное, все-таки, слыхали. Поэтому Куняева и не подпустили к телезрителям, а подчевали нас декламациями Филатова и Чубайса.
Ну а мы сейчас поговорим именно о второй половине сердца поэта, о той части его души, что была отдана октябрю и маю. А если наша газета попадется на глаза демначальникам, они, возможно, напишут заявление: «Просим все хорошие слова, сказанные нами в адрес Сергея Есенина, считать недействительными». Может быть, может быть...
ОТДАМ ВСЮ ДУШУ
ОКТЯБРЮ И МАЮВот это наш Есенин. Правда, кто-то может напомнить, что вся строфа звучит так:
Приемлю все.
Как есть все принимаю...
Готов идти по выбитым следам.
Отдам всю душу октябрю и маю,
Но только лиры милой не отдам.
Но - оговорил себя поэт. Отдал и душу, и сердце, и - лиру! Да и как могло быть иначе, если душа его ждала, жаждала Октября? Почитайте его дореволюционную лирику, разве там только «зори вешние» да «в желтой пене облака»? Нет, повсюду вкраплены некрасовские интонации грусти о нелегкой крестьянской доле.
- Злые скорби, злое горе...
- Край ты мой заброшенный...
- Сторона ль моя, сторонка, горевая полоса...
Он любил свою родину, печалился ее печалями, и просто не мог своим любящим сердцем не желать ей лучшей доли.
Сойди, явись нам, красный конь!
Впрягись в земли оглобли.
Мы радугу тебе - дугой,
Полярный круг - на сбрую.
О, вывези наш шар земной
На колею иную.
И когда красный конь явился, революция грянула, сердце поэта возликовало.
Листьями звезды льются
В реки на наших полях.
Да здравствует революция
На земле и на небесах!
- Небо - как колокол,
Месяц - язык,
Мать моя - родина,
Я - большевик.
Это был 1918 год. А потом... Потом были и сомнения, и разочарования. Было смятение души при виде той пены, что поднялась на поверхность. Опытные политики понимали, что это именно пена, что суть - в глубинных социальных преобразованиях. Поэт же с его ранимой душой на какое-то время принял пену за главное и - загрустил. Потом, уже в 1924 году, Сергей Есенин расскажет о своих метаниях в «Письме к женщине»:
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.
Так и не сумев разобраться в событиях, поэт сам отстранил себя от них. Из того же «Письма»:
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
К счастью для себя и к счастью для нас, он не сгубил себя. Он сумел выбраться из угара и возродить свою душу. Не последнюю роль в этом сыграла зарубежная поездка Есенина в Европу, а потом в Америку. Он писал: «ТОЛЬКО ЗА ГРАНИЦЕЙ Я ПОНЯЛ СОВЕРШЕННО ЯСНО, КАК ВЕЛИКА ЗАСЛУГА РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, СПАСШЕЙ МИР ОТ БЕЗНАДЕЖНОГО МЕЩАНСТВА». «Я ЕЩЕ БОЛЬШЕ ВЛЮБИЛСЯ В КОММУНИСТИЧЕСКОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО».
Что нам особенно дорого в есенинском восприятии революции? Интуиция, поэтическое прозрение. Он не был ни ученым, ни политиком. Он был просто большим поэтом с большим, чутким сердцем. Вот, например, Маяковский пришел к революции вполне осознанно. Он задолго до Октября вступил в РСДРП, он читал Маркса, но особенно много - Ленина. В поэме «Владимир Ильич Ленин» Маяковский не только дал превосходный марксистский экскурс в историю, но и вплел в свои строфы прямые цитаты из статей и выступлений Ленина!
Есенин принял революцию больше сердцем, чем умом. Вспомним хотя бы вот это его юмористически-откровенное признание:
И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый «Капитал»,
О Марксе,
Энгельсе...
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.
(«Возвращение на родину»)
Что ж, тем убедительнее выглядят поэтические зарисовки поэта. Например, о гражданской войне (на заметку воздыхателям обо всяких там поручиках голицыных):
Если крепче жмут,
То сильней орешь.
Мужику одно:
Не топтали б рожь.
А как пошла по ней
Тут рать Деникина -
В сотни верст легла
Прямо в никь она.
Над такой бедой
В стане белых ржут.
Валят сельский скот
И под водку жрут.
Мнут крестьянских жен,
Девок лапают.
«Так и надо вам,
Сиволапые!
Ты, мужик, прохвост!
Сволочь, бестия!
Отплати-кось нам
За поместия.»
Вот так - о белых. Теперь - о красных
Но сильней всего
Те встревожены,
Что ночьми не спят
В куртках кожаных,
Кто за бедный люд
Жить и сгибнуть рад,
Кто не хочет сдать
Вольный Питер-град.
Кажется, ясно, на чьей стороне поэт. Возвратившись на родину из зарубежной поездки, Есенин обнаруживает, «как много изменилось там, в их бедном, неприглядном быте». И эти изменения поэту явно по душе! Тут и «с горы идет крестьянский комсомол», тут и сестра, штудирующая «Капитал», тут и красноармеец, рассказывающий ахающим бабам «о Буденном, о том, как красные отбили Перекоп». Поэт радуется и... грустит.
О чем? Да о том, что не нашел себя в новой, кипучей жизни.
Я тем завидую,
Кто жизнь провел в бою,
Кто защищал великую идею.
А я, сгубивший молодость свою,
Воспоминаний даже не имею.
Вот так беспощадно судит себя поэт, буквально казнит себя:
Ведь я мог дать
Не то, что дал.
СОЛНЦЕ - ЛЕНИН
Ах, как несправедлив к себе поэт! Ведь он участвовал в революционной поступи страны своей поэзией. Он дал именно то, что мог дать. Он дал свое, прошедшее через самое сердце, восприятие революции и - Ленина. Вот строки из «Письма к женщине»:
Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
И это не дань политической конъюнктуре. Есенин своими глазами увидел, как в жизнь забитых, озабоченных лишь куском хлеба селян входит духовное содержание, тяга к знаниям, интерес к общим проблемам. И на всех приметах новой жизни он видит отблеск ленинского гения. И поэт произносит поистине золотые слова: СОЛНЦЕ - ЛЕНИН. Маяковский тоже сравнивал Ленина с солнцем - «я себя под Лениным чищу». Но при этом имел в виду СОЗНАТЕЛЬНУЮ корректировку своего мировоззрения, своих поступков и привычек. У Сергея Есенина это сравнение просто выплеснулось из сердца:
Но эта пакость -
Хладная планета!
Ее и Солнцем-Лениным
Пока не растопить!
Вот так, как бы невзначай, как об известном природном явлении - СОЛНЦЕ - ЛЕНИН. И все тут. И пусть теперь объясняют чубайсообразные, как это они умудрились, скинув памятники главному большевику Ленину, тотчас же воздвигнуть памятник другому большевику - Есенину. Пусть ежатся они при виде революционных строк поэта. Вполне возможно, что они всего этого ни при какой погоде и не читали, а когда ехали на праздник в Константинове, услужливые референты подсунули им по парочке строчек о кленах-черемухах-березках.
Оплошали, ох как оплошали приватизаторы! Заманили в свой буржуазный «Дом» большевика, коммуниста! Что они теперь-то будут говорить? Поди, смолчат. Не признаваться же на весь мир в своем невежестве. И так уже многие догадываются, что, в отличие от ленинского Совнаркома, признанного во всем мире самым образованным правительством, нынешние правители не блещут ни умом, ни знаниями. Ну а мы напоследок почитаем еще есенинские строки о Ленине из его поэмы «Гуляй-поле»
Монархия! Зловещий смрад!
Веками шли пиры за пиром,
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам.
Народ стонал, и в эту жуть
Страна ждала кого-нибудь...
И он пришел.
Он мощным словом
Повел нас всех к истокам новым.
Он нам сказал: «Чтоб кончить муки,
Берите все в рабочьи руки.
Для вас спасенья больше нет -
Как ваша власть и ваш Совет».
И мы пошли под визг метели,
Куда глаза его глядели:
Пошли туда, где видел он
Освобожденье всех племен...
И вот он умер...
Плач досаден.
Не славят музы голос бед.
Из меднолающих громадин
Салют последний даден, даден.
ТОГО, КТО СПАС НАС, больше нет.
Стоп-кадр! Запомните, люди, эти слова ТОГО, КТО СПАС НАС. Это слова Сергея Есенина - гения от поэзии, о Ленине - гении от политики. И пусть дрожат перед чистым взором поэта все эти демократики, генеральчики, докторишки наук, осмелившиеся поднять руку на того, кто спас нас. И не удастся приватизаторам своими грязными лапами запятнать имя поэта, а тем более затащить его в свой грязный, воровской «Дом».
Есенин наш! Сегодня он вместе с нами голосует за коммунистов. И мы говорим: ХВАЛА И СЛАВА ВЕЛИКОМУ ПОЭТУ!
